Вечерело. Фары выхватывали случайных прохожих в завертевшейся вдруг метели, в салоне мягко играло что-то из классики, я вяло думала, как меня угораздило быть здесь и сейчас в компании этого человека.

Его, казалось, полностью устраивали мои редкие комментарии и вежливые «хмыканья» впопад и не очень. (*или я излишне к себе строга)

Он рассказывал, что не так давно у него была подруга одного возраста с его дочерью. А я не слушала ответ на свой вопрос: «о чем интересно говорить ему с подобным юным чудом».

В голове скорее крутились варианты разрешения вопроса с конфликтным заказчиком, неуместно уместные ядовитые виртуальные реплики подруг и то сиюминутное стихо, о «птичьих лапках каллиграфически», которое, нет-нет, да всплывало невпопад, раздражая то ли своей незавершенностью, то ли неосознанностью.

А он все журчал, низко, как мотор его дорогой машины, и, странно… мы иногда так уютно себя чувствуем в компании совершенно не нравящихся нам людей. Сиюминутно.

Постновогоднее пространство ощущалось все еще несколько «вязко», несмотря на общую привычную суету. Всего лишь личные сдвиги восприятия.

Умение копаться в чьих то мотивах и внезапных откровениях никогда не было моей сильной стороной. Оправдывая подобные моменты располагающей атмосферой и затасканным уже эффектом «случайного попутчика», задавила в себе червячок проснувшегося любопытства. Что происходит в мозгах состоявшихся мужиков в момент предполагаемого «кризиса среднего возраста», мне, покамест, совершенно неинтересно…

 ***

А город платил ей молчанием,

разношерстной толпой, бликами.

Среди сиреневых сумерек непонимания

оседал отпечатками птичьих лапок — нелепых, тонких, отчаянно идеальных –

гуашью,

почти

каллиграфически.