Вход

Стихам на белых салфетках придаю значение больше, чем они того стоят. Стирая ими лишние мысли, лишнее время, забываю. Пытаюсь забыть.

• Как обычно, в работе. 

Весна… такая нервная, шипастая, 

на изломе. 

• Чтобы внести размеренность, «Свобода в изгнании» Далай-ламы. 

И хочется-хочется вставить замечание

о подаче, о фокусе, 

и вдруг тянет закурить, игнорируя сглаженность и политкорректность. 

• А хорошо все же снова начать много ходить пешком. 

Непоследовательность мнимая. 

• Больше охры, беж и песок, ретро-сумки, косухи, платья в пол и грубые ботинки. 

Волосы непослушны, как мысли. Своенравны. 

• Следующие «Низкие истины» кажутся такими сибаритскими. 

Но ласкают слух, отчего-то дают то спокойствие, которое слегка намешливо, слегка горчит. И в целом, тянет говорить красиво. 

Кончаловский всегда был таким? 

• Обнаружила, что все мы — набор штампов по числу рождения. 

Даже грустно, что все конечно, циклично — только пудра меняет фон, как налет времени, места, среды, окружения. 

• «Декстер», чтобы стряхнуть это " парфе".

Немного цинизма и вывернутой морали. 

Но оторваться сложно. А приедается через неделю. 

• Кто-то говорит — авитаминоз. Так избито, правдиво, витамин D3, общая напряженность, о которой не говорят вслух. 

• Отвлекаться, погружаясь в глубокие сложные цвета. Знаете, когда все так красиво гармонично смешано. И хочется-тянется подбирать доски/капсулы/сочетания.

• А блокнот матово-черный, мягкий, тисненый. 

• Ничего не записываю. 

Не про это. 

Про что-то щемящее. Улыбаешься. 

Вспоминаешь… пьянящее. 

Взбудоражен. 

Отчаян. 

Вдыхается

полной грудью. 

Прекрасное. 

Счастье

Подбирали цвет к рекламной брошюре.

Золото, такое немного с красным.

Ассоциации уюта,

 тепла 

и чего-то «мурррчащего».

Обсуждали, как продать что-то кому-то:

будто слепой говорит с глухим.

Бесстрастно.

Говорили без энтузиазма об энтузиазме -

это чтобы не стоять на месте -

Имитировали.

Взять себя в руки, чтоб не проораться:

неэстетично, патетично.

Рассмеяться.

Без сигарет, в феврале, все еще пытаясь улыбаться. 

* вот она, которая в двадцать втором смотрит «Бойцовский клуб» девяносто девятого, 

*которая в «пустоте»: хочет и не хочет обсуждать.

* думает, что это идеально бредовое время фильму (и надо же было так угадать). 

* ей кажется, фильм закручивает мысли/нервы/асоциативный ряд/крик «стоп» /общую брезгливость — штопорно, топорно, крайне противоречиво, 

* смыслы — вывернутые, голые, будто надуманные, 

* выводы, которые, хочешь, трактуй так и сяк — думаешь, как дурак. 

* ей кажется, что сейчас мы живем так подсознательно каждый день, скрываясь за красивым фасадом. Эта мысль драматична, надуманна,

* и всё же тревожно подспудно. Да, о всех этих разговорах с незнакомыми людьми в случайных местах: такси/самолет/вокзал. Кажется, кто-то сказал ей: «устал говорить О, и слушать тоже устал». 

* а на выставке так много золотого цвета — всё еще тренд, но местами от яркости воротит. 

* люди в своем быстроножном темпе, кофе, беседы, какие-то перпективы — всё еще живы.

*да и куда мы денемся

Слишком погруженная в работу пропустила, как опали желтые листья. Ветки кажутся острыми, как желание взять отпуск, который не светит до зимы.

Утренний кофе приятно горчит, долька горького напоминает о похудении.

Подаренные розы умирают в соседнем кабинете, «эксклюзивный» блокнот закинут с пометкой «забыт» в самый дальний ящик стола.

Почерк скачет от небрежного к каллиграфическому. Ровный — это когда злюсь.

Где-то в июле, кажется, маячит вид на море, а в отпуск хочется уже сейчас.

Бледно-розовые легкие большие рубашки, длинные платья, кеды и каблуки – лето наступило дождливыми деньками, разговорами, планами и общей растрепанностью чувств и мыслей.

В наушниках Драйзер «Финансист»: и не то чтобы было очень интересно, но чтец настолько хорош, что слушала бы и слушала.

Паста с лососем – новая любовь, а с приезжими тонко-саркастичными людьми приятно поговорить за чашечкой и бокалом. Что-то из серии, когда даже мат кажется уместным, вечер длинным и томным, а наблюдать за собеседниками – чистое удовольствие.

Начала слушать гороскоп на день: просто интересно, насколько случайны попадания и правда ли, что эффект программирования есть.

Дамы вокруг вдруг озаботились нетипичным досугом: в списке лепка керамики, рисование на открытом воздухе, походы к мастеру-кулинару. И всё – обязательно коллективно. Даже кофе по утрам сопровождается умными беседами. Одно хорошо – кофе вкусный, слегка горчит.

Узнала, что трое знакомых ребят там, на войне. Это «там» кажется одновременно и успокаивающим и тревожным. Новости разноречивы, прогнозы – тем более. Конечно, просто ждем.

Внезапно очарована странными пропорциями и ломким изяществом скульптур одного художника. Красиво

Вследствие одного разговора посмотрела фильм «Гленгарри Глен Росс» (1992). Испытала разные оттенки омерзения, но осилила до конца. Не моё. И моральные устои здесь совсем ни при чем, что странно. Ситуация довольно условная, выпуклая и нарочитая, как в театральной постановке, поэтому дело и не в ней. Просто все очень мелочно и противно

В аэропорту у всех свои дела. Молодая женщина спорит по телефону, пытаясь говорить не так громко. Мамочка тормошит засыпающего ребенка. Мужчина читает газету, пьет кофе. Кто-то бежит к другому выходу, волоча сумки. Я в вакууме.

 На улице ночь, взлетные огни, большие самолеты. Пытаюсь ни о чем не думать: после напряженного дня побаливает голова.

Не знаю, как прочие, а я не люблю ночные рейсы: спать лучше в собственной постели, и даже наличие беруш не спасает от разбитого состояния рано утром по прилету. Другое дело рейсы утренние, несмотря на то, что проснулся ни свет, ни заря и мчишь в аэропорт. Можно спокойно легко позавтракать, полюбопытствовать на людей; место у окна, облака белые-белые, да и вообще заранее скачан фильм или книжка.

Недавно прослушала «Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг» Шмитта Э.-Э. Такой набор бисерных историй в одном браслетике. Затягивает неспешным журчащим повествованием и обыденностью. Послевкусие с горчинкой и кажется, что ты отлично отдохнул.

Когда говорят «кладбище», в голову в первую очередь невольно лезут мрачноватые образы. И мне тоже. Но сегодня, думая о предстоящем Родительском дне, я вдруг поняла, что то всё наносное – ореол, сотканный из образов книг/фильмов/новостей и прочего. Слава богу, мне не часто приходилось иметь дело с этим местом по печальным/трагичным поводам. И, если рассуждать на уровне ощущений и воспоминаний, то кладбище в моем личном восприятии ведь не имеет ничего общего с грустью и мрачностью.

Кладбище, которое я знаю лучше всего, — сельское – в деревне, где жила моя бабушка, и куда меня в детстве почти на каждое лето сплавляли родители. Оно неразрывно связано с родительским днем, который в детстве для меня был событием, чуть ли не приключением, занимавшим большую часть дня. Все начиналось с подготовки: поездка за искусственными цветами, готовка вкусностей, приезд дядь и теть, братьев и сестер (что означало подарки, общение, толпу). Само кладбище находится  в глубине хвойного леса: в мае там одуряюще вкусно пахнет. Путь был для меня почти как поход, потому что было не так уж и близко. Пока убирали территорию внутри и вокруг оградок, красили, раскладывали еду, взрослые обычно рассказывали  о тех, на чью могилу мы приходили, вспоминали. Мне почему-то было интересно слушать эти истории.

Так что кладбище – это вот такое место. Воспоминание именно как о самом месте. А когда приходилось посещать другие по печальным поводам, то было как-то не до видов/оценок/ощущений. Там в воспоминаниях только потери, ощущения места нет.